Удивительные кошки Эрмитажа

Было время, когда пресса много писала о кошках Эрмитажа. Название это звучит гордо, но на самом деле, это несколько десятков “мурок”, ютящихся в подвалах и коммуникациях под величественным дворцом. Надо сказать, что в выставочные залы и в фонды вход кошкам строго воспрещен. Хотя в подземных коридорах и во внутренних дворах музея не встретишь ни одного грызуна. Их отпугивает само присутствие такого количества кошек. Поддерживает кошек «на плаву» горстка энтузиастов. Из собственной мизерной зарплаты выкраивают на лечение и медикаменты для всей неспокойной братии. Приносят еду с собственного стола, покупают корма. Находятся, конечно, и помощники, но, увы, слишком редко. Эрмитажными кошками заинтересовались голландцы и непременно пожелали включить эпизод о “мурках” в свой фильм о знаменитом музее Петербурга. Некогда по приказу Елизаветы Петровны кошки получали довольствие и состояли на службе во дворце (как это и сейчас принято в цивилизованных странах).

Я познакомилась с эрмитажными кошками, собирая материал для своей кандидатской диссертации по теме “Геногеография кошек Санкт-Петербурга”. Я осмотрела 61 животное и около 10-ти остались неучтенными, так как не пожелали общаться с незнакомцами. Среди пушистой братии обнаружился ряд интересных, даже уникальных по генеалогическим корням животных. Среди прочих выделялся старожил и всеобщий любимец – Василий Михайлович. Классический длинношерстный биколор с прекрасным хвостом, гордо заложенным на спину. Он смотрел на мир из-под прищуренных покрасневших век. В течении всей своей жизни он страдал от двухстороннего заворота нижнего века и, как следствие, хронического кератита, который мешал ему любоваться окружающими красотами. (на данный момент Василию проведена соответствующая операция.) А видавший виды Борис нес в своем генотипе благородный ингибитор меланина (I), который в сочетании с генами агути (А) и мраморного тебби (t^b) создал естественный “серебряный” окрас. Юный Беляш, любопытный и доверчивый, впечатлял разительным сходством с далекими кошками озера Ван (не хватало только зеркального пятна около второго уха). Впрочем, критические точки пигментации (темя, лопатки, основание хвоста) остаются одинаковыми у всех домашних кошек, а может быть, и у всех животных Земли. Другой вопрос, почему в некоторых окрасах распространение цветовых пятен ограничивается только этими точками? Есть ли это проявление гена Sв гомозиготной форме (SS) в сочетании с вездесущими генами-модификаторами или влияние отдельной аллели S^vлокуса PiebaldWhiteSpotting? Загадала свою загадку и скромная киска по кличке Перышко. Белая шерсть, оттеняющая снизу ее черную шубку, ничем особенным не выделялась. Зато на спине мазок белого цвета ,напоминающий голубиное перо, послужил той отметиной, которой она обязана своим именем. Осмотрев более семисот петербургских кошек, домашних и свободно живущих, я видела четверых с изолированными белыми пятнами на цветовом “плаще”. Часто волоски в таком пятне были типпированы на 1/3 – 2/3 длины или перемешивались с основным окрасом через волос.

Можно предположить, что один из аллелей гена белой пятнистости, способный проявиться только на ранних стадиях  развития зародыша, когда дистальные клетки зародышевого диска начинают образовывать выросты, которые, смыкаясь по средней линии на дорзальной (спинной)  поверхности, создают нервную трубку, а на вентральной (брюшной) – пищеварительную, успевает «повредить» пигментную закладку только у клеток, первыми встретившимися с супротивной стороной, первыми начавшими формировать первичные каналы и полости. На более поздних стадиях развития эмбриона он, вероятно, уже не действует. Возможно, места первичных смыканий этих зародышевых листков генетически обусловлены, так же как и локализация клеток, повреждающихся тем или иным аллелем белой пятнистости. Только этим можно объяснить семейный характер разрывов основного окраса на дорзальной поверхности тела – на «плаще» у биколоров, преимущественное блокирование пигментообразования на вентральной поверхности тела у «классических» биколоров, или депигментация только концевых участков конечностей. Возможность возникновения другой соматической мутации мало вероятна, во-первых, из-за частоты ее проявления, во-вторых, из-за того, что заводчикам и собак, и кошек хорошо известны случаи появления “рваного плаща” и наследования этого признака в потомстве определённых производителей. Изучение действия гена белой пятнистости в полной мере возможно только с параллельным изучением эмбриогенеза кошки.

Не меньше неожиданных открытий преподнесли нам кошки «обычных» окрасов. Настоящей находкой стал рисунок на теле некоторых агути – постоянных обитателей Эрмитажа, живущих на территории музея во 2 -3м поколении. Полосы этих маленьких леопардов не только разрывались, как у споттед (t^spt^sp), и утолщались, как у мраморного тебби (t^bt^b), но, сливаясь и расщепляясь, образовывали кольца. С полной достоверностью, их нельзя было назвать “розетками”, имеющимися в окрасах уссури (дальний восток) или леопардетты (США), поскольку у тех тон шерсти внутри ”розеток” всегда темнее основного фона, что не наблюдалось в нашем случае. Несколько таких колец или расщепленных полос на теле одной кошки составляли ряды, расположенные горизонтально (а не вертикально, как у пятнистых или тигровых тебби, имеющих «европейское» происхождение). Горизонтальное расположение пятен характерно для мелких диких кошек –  дальневосточная, бенгальская леопардовая, сервал и др., а расщепление полос наблюдается, например, у тигра. Все они имеют азиатское происхождение. В целом, эрмитажные кошки с вышеописанным рисунком несли основные элементы, характерные для тигрового и мраморного тебби. Такие как – поперечные кольца или треугольники на хвосте, поперечная полосатость лап и ожерелье на груди (если они не были замаскированы белой пятнистостью), бабочка на плечах (часто также с просветлением по середине), продольная темная полоса по хребту, оттененная с боков фоновыми полосами, а иногда, еще двумя темными. Рисунок на  морде не соответствовал агути домашних кошек. Он состоял из шести полос, которые не образовывали привычную букву “М”, а шли практически параллельно. Две боковые короткие, как точки, располагались на месте роста надбровных вибрис. Две средних тянулись через лоб и затылок к бабочке на плечах. Центральные, самые тонкие, образовывали завиток на уровне места прикрепления  внутренней стороны ушной раковины, по типу напоминающий “скарабей”.

Источником появления столь оригинального рисунка в группе эрмитажных кошек, предположительно, могли стать гибриды домашней и дальневосточной кошки, полученные в Ленинградском зоологическом парке в 1996г. Они или их потомки могли попасть на улицу и привнести свои гены в свободно живущую популяцию. С другой стороны, вновь возникшая мутация способна быстро распространяться в условиях изоляции, посему нельзя исключать и такую возможность. Отсюда ясно насколько уникальным является сообщество эрмитажных кошек. Оно нуждается в сохранении и изучении. И сейчас кошки Эрмитажа просят о помощи. Им живется далеко не так сладко, как думают те, кто подбрасывает к воротам дворца  своих котят и бывших любимцев. Неизбежные спутники крупных кошачьих сообществ – панлейкопения, хламидиоз, микроспория (из четырех взятых на исследование котов один оказался ЛЮМ-положительным), накожные паразиты, глистные инвазии – все эти болезни омрачают жизнь прекрасных созданий. Они могли бы быть устранены профилактическими прививками, своевременными обработками, рациональным питанием и приведением условий жизни кошек к санитарным нормам, хотя бы в благодарность за то, что они помогают сберечь для потомков труды  гениев прежних времён.   Сотрудники Эрмитажа содержат «кошачью роту» на собственные средства из зарплат гуманитариев и на нечастые пожертвования частных лиц. И хотя сделано уже не мало: выделено и отремонтировано помещение под «лазарет», определена отдельная ставка «кошачьего кормильца», но средств на содержание и ветеринарное обслуживание «роты» сметой не предусмотрено. Это дело для нас с вами, для тех, кто готов внести посильный вклад на поддержание гуманистических традиций взаимодействия человека и животных.